Вернее, я ходила с подругами, прихватив дочку. Книгу Зиновьева никто не прочитал, сюжет особенно не представляли, просто смотрели, без всякого бэкграунда.
Мы с дочкой в балете не разбираемся, так что нам просто понравились танцы. Хотя знатоки вокруг что-то ворчали. Дочка современный балет увидела впервые и просидела все час сорок, по-моему, даже не моргая.
Отдельный приз моих симпатий — художнику по свету: ну очень клевая работа.
Но, если резюмировать, то три мужика танцуют диссоциативное растройство одной личности. С этой личностью пытается строить отношения одна вполне цельная на вид девушка, причем ей явно нравится только один вариант. В конце всё плохо, ибо как такое может кончится хорошо?
Впервые увидела, как на поклон главный герой выходит в трусах. Боксёрах. Остальные сверкали просто голыми торсами с рельефной мускулатурой. Красивое.
Внимание, вопрос. Разыскиваются литературные произведения, в которых описывается болезнь, причем болезнь имеет конкретную сюжетную роль, не обязательно ключевую. Как эпилепсия в «Идиоте» или ангина в «Шинели».
Есть идея небольшого литературоведческо-медицинского проекта в веселой связке: словесник-медик.
Путь чтения от дочки: сейчас она проглатывает книжки десятками, а заходить с ней в книжный просто очень накладно: некоторые серии она хочет иметь дома на полках, потому что бумага намного приятнее цифры.
Манга — манхва — новеллы, в смысле азиатские новеллы. Последнее — зачастую длинные серии, почти без картинок. Вот это-то мы и скупаем в магазинах за нехилые деньги и под мои злобные комментарии, что всё есть в цифре и вполне бесплатно, а нормальные современные дети вообще книг не читают. Но куда денешься от простого факта, что для близоруких глаз бумага намного полезнее, вернее, менее вредна, чем смартфон? А «нечтение» занимает большую часть свободного времени?
Посмотрели с дочкой «Шестое чувство», то самое, с Брюсом Уиллисом. Дочка впервые, я смотрела больше десяти лет назад, так что помнила только фабулу и чем всё закончилось.
Что имею сказать. Прекрасная история про преодоление страха и про выход из безвыходной ситуации.
Мальчик боится призраков.
Мальчик боится, что кто-то узнает, что он этих призраков видит.
Мальчик боится, что узнает мама. Маме и так тяжело, она постоянно это повторяет и мальчик её защищает.
Мальчика в школе считают психом и травят.
Мальчик не верит в помощь.
Мальчику девять лет.
Мальчик может жить со страхом дальше — и вырасти доведенным до отчаяния убийцей, которого нам показывают в самом начале.
А дальше важно то, что все шаги по решению неразрешимой проблемы и выходу из безвыходной ловушки мальчик делает сам. Призрачный доктор может ему подсказать, но не может сделать их за него, на то он и призрачный. Это история про отчаянную храбрость, которая побеждает отчаянный же страх.
Великолепная игра мальчика (Х. Дж Осмент), Брюс прекрасен как всегда. Очень классная работа оператора: детали складываются в пугающую картину, постоянно опережая историю.
Дочка сначала сопротивлялась — она не любит сцены про любофф, потом втянулась так, что не пропускала ни одной реплики. В конце мы поспорили: знал ли мальчик изначально, что доктор призрак, или нет. По-моему, прекрасно знал, потому и боялся. Дочка считает, что нет. Наверное она права: иначе в чем проблема рассказать доктору-призраку всё как есть с самого начала?
У коллеги чёрные туфельки и волосы заплетены в косички. Он заходит в палаты. Те пациенты, что в сознании, сначала не верят, а потом радостно улыбаются. Коллега подходит к кровати. Те пациенты, что способны двигать руками, гладят тёплую морду, а тех, кто не двигает, он гладит по руке мягкими губами. Двое отказываются: не все любят лошадей, даже если лошадь — пони.
Родственникам пациентов и сотрудникам он позволяет вдоволь себя пообнимать, пофотографировать и покормить специальным поняшным кормом. Только одна медсестра, совсем новенькая, принимает его за белую горячку. Я здесь уже два месяца и ничему уже не удивляюсь.
Странное нынче чувство. Что броди среди нас Христос, остался бы неузнанным. Ну атеистами вроде меня, понятно. А остальные... сначала потребовали бы залезть на крест, потом - аттракцион на тему воскресения. В процессе - критический взгляд от плеча и комменты, что пытается обратить на себя внимание и вообще выделывается. А потом - экспертиза подлинности чуда с крайне неоднозначными выводами. Извините, просто сейчас меня вовсю тюкают православием по темечку, а я вижу, что тюкающие - точно никогда и ничего не разглядят. Ужасная нравственная слепота. Как-то это все...
— У меня больше ничего нет, только она, – как-то прошептала мать.
Алла чуть было не ляпнула про мужа, но прикусила язык. Зато заговорил сосед с соседней койки – он поступил накануне в алкогольной коме, за время которой умудрился пережить инфаркт. Пришел он в себя уже с двумя новенькими стентами в артериях сердца.
— Привязи! Привязки! – бормотал он про себя, но довольно громко. – Только путы и привязи! Отпусти, не связывай! – теперь он смотрел прямо на мать Белоснежки. Та вздрогнула. Раньше с ней не заговаривали соседи. Какие-то они были молчаливые. Двоих забрала Смерть. Трое отправились в отделения, мать Белоснежки завидовала им лютой завистью. Или их близким, которых не было здесь, в этом ужасном месте? И всё равно они получили своих любимых назад. Несправедливо!
— А где ты видела справедливость? – бормотал сосед. – Справедливость – фантазия. Желания – фантазия. Путы, вот настоящее. Привязи. Отпусти!
— Не могу! Я не могу её отпустить. – Рыдания почему-то не мешали говорить, скорее наполняли злостью. – А ты почему тут? Кто тебя держит?
Сосед захихикал. Хихикал он мерзко. Да и сам он был мерзкий: синюшные мешки под запавшими глазами, козлиная борода, серые сальные кудри, сквозь них просвечивал череп, покрытый сероватой перхотью. Глаза чуть скошены к носу, или он так смотрел, на свой нос? А ещё руки, сложенные пальцами у груди, как в молитве, а над ними – глумливая улыбка.